Над головой - шатающийся серый потолок с яркими диодными лампами, под ногами - стремительно едущий куда-то пол, а за руки Бьюкенена кто-то очень крепко держит. Ах да, это не пол вращается, это его за руки тащат, за руки, накрепко скованные прочными, специально для него, наручниками. Волоча по полу, как мешок с сахаром, а не как ценнейший подопытный образец. Спешат. Разряда, который превращает Зимнего из смертоносного убийцы в безвольную пластилиновую куклу, но не вредит его физическим показателям на существенный срок, хватает ненадолго, и Бьюкенен практически даже не успевает потерять сознание, впрочем, наблюдая все, словно в тумане.
В первую очередь ему становится до тошноты страшно, и только потом - стыдно, что он так по-глупому попался.
И его вернут в то самое кресло, которое он так хотел разломать. Те самые люди, которых он так хотел разорвать бионической рукой на части, вырвать им глотки, сломать челюсти, вдавить в шею кадыки, вогнать раздробленный ударом кулака череп в остатки ублюдочного мозга.
Его обнулят, сотрут все, что он успел вспомнить за месяц, снова сделают игрушкой, нет, оружием, опасным пистолетом, дуло которого направят на кого? Наверное, на Стива Роджерса. А, может, решат не рисковать, как раньше - Баки же помнил, как реагировал на голос кэпа тогда, на авианосце, как начинало ворочаться в груди что-то болезненное, острое... может, так в нем ото сна пробуждался человек? Может, его и не отправят убивать кэпа, может, его просто заморозят обратно и перевезут в Европу, где он будет выполнять работу без малейших сомнений, без живых триггеров. Долгие десятки лет.
Баки дергается в руках наемников, которые его волокут, дергается слишком беспомощно и слабо, чтобы они посчитали это хоть сколь-нибудь заметным или значимым. Он по-прежнему слаб, как слепой новорожденный щенок, и единственное, чего он сейчас хочет, о чем думает - это о смерти. Шкурой чувствуя, что его сейчас усадят в кресло, Баки лихорадочно соображает, пытаясь найти способ не позже чем в течение ближайшей минуты сдохнуть. Потом может быть слишком поздно. Потом он может уже этого не хотеть. Собственно, потом он вообще превратится в машину, не способную испытывать собственные желания.
Баки чудом удается мобилизовать все свои усилия, и он рывком выдергивает запястья из чужих рук. Не поднимаясь с пола, отталкивает ногой охранника, подтягивая скованные браслетами руки до уровня грудной клетки. Несколько дней назад он вырубал Настасью зарядом, себе же может дать в два, три, нет, лучше в пять раз больше, чтобы наверняка не выжить, чтобы остановилось навсегда исправно бьющееся сердце.
Его бьют по голове прикладом, отчего руки опять безвольно падают на живот, и снова тащат.
Баки открывает глаза уже на подходе к креслу, куда его усаживают без защитного жилета: точно, датчики должны контактировать непосредственно с кожей. Слышит щелчок слева, помня - эта дрянь рассчитана на него в невменозе и состоянии аффекта, потому выломать ее точно не получится. Он, мать вашу, пробовал.
Вокруг - тошнотворно привычный мягкий полумрак, мающиеся вокруг в суете врачи, ученые, белые халаты, как их зовет Зимний, вокруг - охрана щетинится на него черными дулами пушек. Дезертирство дезертирством, а судить его никто не будет - просто сотрут память о его "проступке", заставив после работать как раньше, и Баки даже ни разу не вспомнит, что вот же он, убивал этих садистов, которые сейчас подсоединяют к нему датчики, а один даже пытается засунуть в ему в рот капу. Видимо, чтоб Зимний не сломал себе зубы, пока будет стискивать их от боли во время процедуры.
Убийца дергается отчаянно, как выброшенная на сковородку рыба, ему не удается вырваться, но удается с нечеловеческой силой сомкнуть челюсть на протянутых к нему пальцах. Хрустят кости; слух приятно режет дикий вопль отдернувшего руку белого халата. Во рту - металлический, солоноватый привкус и откушенная фаланга. Выплюнуть ее - или подавиться ею - Баки не успевает, так как его утихомиривают еще одним разрядом.
- Мы приведем тебя в порядок, - убийца видит над собой худосочного мужчину в очках, с каким-то странно-заботливым выражением лица. Еще один долбаный псих на поводке у ГИДРЫ. Баки мысленно обещает ублюдку долгую смерть: когда-нибудь он до него доберется. Кусок пальца изо рта у него вытаскивают, чтобы не подавился, кровь с подбородка вытирают. На плечо ложится чья-то рука; Баки с беспомощным отстранением наблюдает за тем, как в рот ему закладывают капу.
Спинка кресла откидывается, и Зимний слышит уже знакомый металлический лязг подъезжающей к нему электроники. И только когда он ощущает кожей головы потрескивающее статическое электричество, он понимает окончательно, чего лишится. Воспоминания почти о месяце свободы, о том, кем он является, о том, как его зовут - все это канет в лету очень скоро, ему же говорили как-то, что на обнуление уходит сколько минут? Пять? Десять? Он забудет, как чистил базу ГИДРЫ в Мэрилэнде, он забудет свои стычки со Вдовой, и он опять забудет, кто такой Стив Роджерс.
Электроды впиваются иглами в кожу, и у Баки такое ощущение, будто через них в его мозг льется расплавленный металл. Так больно, что он начинает неистово, нечеловечески орать. Он не хочет забывать и отчаянно, до последнего цепляется за воспоминания о кэпе, о том, как он его простил и принял, о том, как он его обнимал, о том, как сегодня вечером, отвечая на его поцелуй, обещал вернуться. Вернуться к нему.
Мысли и воспоминания смешиваются с затапливающей сознание болью, а после и вовсе растворяются в ней, как в кислоте - одно за другим, постепенно, воспоминания распадаются на части, превращаются даже не в прах, а в ничто. В голове Зимнего наконец не остается ни одной осознанной мысли, только выжженная равнина, пустота, поверх которой проступает нечто записанное на подкорке, нечто, что вытравить не так просто. Все это продолжается до тех пор, пока в лаборатории почему-то не гаснет свет.
Этого Баки уже не видит. Он лежит в кресле без сознания, и в его мыслях - спасительная чернота. Да и какой он теперь, к черту, Баки?..

До камеры Настя добралась уже, как затем оказалось, слишком поздно, хотя очень спешила - пусть и подоспевшие оперативники лихо справлялись со своей задачей, не вмешаться и не повоевать хоть с частью рассвирепевших врагов Романова не смогла. Тем более, что из-за эмблемы Щ.И.Т.а она точно укрепилась в их сознании как Наташа. Врагов этих, увы,на ее долю досталось немного, но Настя, покривив душой, поделилась и ножом, воткнувшимся в чей-то живот, и опустевшим пистолетом, чтобы затем стащить с подвернувшегося под ноги трупа другой. Второй нож, спрятанный в ножнах на бедре, она тоже потеряла, по примеру Джеймса метнув в чье-то очень наглое горло, оказавшееся в опасной близости от нее. Брызнувшая кровь даже немного охладила ее пыл, принося мрачное удовлетворение, но его хватило ненадолго.
"Все чисто", - хотела было сообщить Настя, быстро, хоть крайне тихо, тенью скользнув в последнее помещение, где за широкой спиной капитана угадывался слишком хорошо знакомый человек. Она застыла на полуслове в полушаге от обоих, так и не произнеся ни слова - ей прекрасно было известно, что за устройство находилось у его головы. Даже чересчур.
В другое время она бросилась бы вперед, разбила эту чертову штуку за его спиной и перерезала бы всех, кто находился бы рядом - слишком хорошо понимала, что это все значит. Слишком... боялась, наверное. Несколько дней назад, на переговорах с Хилл, она как раз об этом думала. Теперь же думать не хотелось совсем, но сорвать свою злость было не на ком - всех ученых кэп уже раскидал, а получить от нее пару тумаков не заслужил. Безэмоционально кивнув, Настя, посмотрев ему в спину а ля "Зачем вы взяли его?", молча повернулась и направилась к живописно разбросанным трупам. Чтобы выполнить приказ и без видимого усилия, но хотя бы раздавить хоть кому-нибудь пальцы, успевшие сделать слишком многое. Этого "слишком" вообще было уж очень много - в последние дни Романова явно ощущала передозировку чувств и впечатлений.
Обыскивала она быстро и без удовольствия, сразу вытащив все, что было, а было у них, к сожалению, немногое. Хотя в свете последних событий даже это показалось Насте почти что сокровищем. Маленькие светошумовые гранаты и парочку дисковых шокеров - которыми, очевидно, те и нашли управу на Солдата, - Настя мимоходом сунула за пояс, взяла себе глок с одним полупустым магазином и одним полным, и, вернувшись к Роджерсу с двумя ПП наготове, запястьем коснулась плеча. Так как не уверена была, что сможет отчитаться достаточно четко и без лишних эмоций, а тот, судя по покореженным и окропленным кровью телам, тоже был на взводе и теперь настойчиво тянул упирающегося и явно не включившегося еще в ситуацию Джеймса. Злость накатила новой волной, а затем неожиданно отступила. О том, что все это было не в стиле Капитана, Настя не знала, но успела подумать, что такой кэп нравится ей больше - не так сильно удивится, если она вдруг, застав кого-то из гидровских подонков, проведет крайне занимательный урок анатомии. Да и, возможно, и вовсе поможет.
- Он тебя не узнает, Стив, - обманчиво мягким тоном сказала Анастасия, еще раз не больно ткнув того оружием, мол, забирай. Поделиться с обнуленным и оттого нестабильным Джеймсом или оставить все себе, кэп должен был решить сам - она не хотела вмешиваться. Хотя, похоже, стоило бы. "Как, впрочем, и меня", - подумала было она, пока ее вдруг не осенило. "Хотя... Зависит от того, насколько далеко откатили. Вряд ли дальше "Озарения". - Виктор?
Тон, бывший не особо довольным, сменился гораздо более участливым - Джеймс и Виктор были всего лишь именами одного и того же человека - и отнюдь не чужого, - однако Настя, еще не вполне свыкшаяся с этим фактом, немного глупо и упрямо продолжала их разграничивать. А теперь даже мысленно порадовалась этому - теперь-то нашлась причина.

Чернота медленно рассасывается, обнажая еще менее привлекательные картины реальности. Прежде, чем в голове у Зимнего возникает хоть какая-то мысль, он чувствует, как его шлепают по щекам, почему-то крича "Баки". Зимний ворочается в кресле, но из-за сковывающих плечи и предплечья наручей все, что он может - это подергаться слегка и повертеть из стороны в сторону головой.
Шея больше напоминает резиновую трубку - будто без костей, и удерживать голову на ней ровно очень тяжело. Шевелиться вообще непросто - ощущение у убийцы такое, будто он наблюдает за собой на расстоянии, потому что это тело - непослушное, неуклюжее, слабое, сонное - не его, его тело быть таким не может.
Он приложил немалые усилия для того, чтоб открыть веки, и увидел наконец того, кто выдернул его звуком своего голоса из беспамятства. Над убийцей склонился блондин в темно-синем костюме, и вид у него был такой перепуганный, словно он увидел призрака. Первое, о чем Зимний подумал - это то, что все должно быть по-другому, и в этот раз все пошло неправильно. Потому что он нифига не знает, что делать. В памяти - какая-то труха, ему не без труда удалось выскрести свое последнее задание - касающееся проекта "Озарение".
Ах да, Озарение, самый важный проект ГИДРЫ, которому Зимний солдат должен посодействовать. Если он не сможет выполнить свою работу, то остальные не смогут выполнить свою, и годы усилий пойдут прахом. Ряд причин, по которым Зимний должен стать исполнителем "Озарения", тоже затерялся в обрывках памяти, но это была единственная установка ассасина, от которой можно было отталкиваться, за которую можно было вцепиться.
Убийца вцепился, но вот ноги и руки его слушались из рук вон плохо. Кажется, после подобных процедур прежде ему давали хотя бы пятнадцать-двадцать минут покоя, прежде чем он поднимался с кресла, а теперь покоя не было, точно так же как и белых халатов вокруг, и охраны, готовой приструнить Зимнего, если он откажется подчиняться.
Вместо них был блондин, в котором Зимний почти сразу узнал Стивена Роджерса, цель-номер-один, а потом в помещение вломилась рыжая, которую солдат тоже помнил. В памяти всплыли сразу две рыжих, одна из них казалась ему опаснее, и, кажется, он даже знал, как их различать, но как?..
Рыжая позвала его по имени, и Зимний понял, что это - не оригинал, а клон, его ученица и воспитанница, вот только почему она здесь со Стивеном Роджерсом? Может, таков план? Может, так надо для того, чтобы убить Роджерса? С пересохших губ упрямо рвалось фамильярное "Настя", но убийца облизнул их и смолчал, не зная, под прикрытием ли здесь Настя и под личиной Таши, или нет.
- Зачем... - как-то вымученно просипел Зимний, не отрывая взгляда от шпионки и замечая, что у него, кажется, охрипло горло, как это бывает после долгих криков. Никто не должен был слышать, как его называет Настя наедине.
А, может, она  с Роджерсом и ЩИТом? А, может, она перебежчица и предательница, и теперь ему тоже нужно ее убить?
Слишком сложно.
Капитан тем временем освободил его из кресла и помог подняться. Зимний не мог понять, какого черта, но, кажется, он ему помогал. Однако это не значило, что убийца будет его слушать. Когда кэп попытался потащить его к выходу, он оттолкнул его за плечо левой рукой и недоуменно спросил:
- Почему я должен с тобой идти?
Оставаться здесь было бы, пожалуй, еще более глупо. И куда идти - Зимний понятия не имел. Вокруг были трупы ученых и наемников ГИДРЫ, уже поднявшись, ассасин понял, почему они не встретили его по пробуждению. Удивительным был тот факт, что среди этих трупов не было его тела, террориста и убийцы Зимнего, которого к тому же нашли совершенно беззащитным, обезоруженным и обездвиженным. Это какое-то тотальное недоразумение или хитрый план с участием Анастасии, Зимний не знал, однако выбора у него особо не было. Он моргнул, потом еще раз, точно пытаясь удостовериться, что зрение его не обманывает, и из базы ГИДРЫ его, не обезоруженного, не связанного по рукам и ногам, действительно пытается вывести Роджерс, от звука голоса которого по спине Зимнего почему-то мурашки. Нет, не галлюцинации. Судя по тому, как ныло все тело, и не сон - слишком яркие для него были ощущения.
Потом в помещение вошел еще один человек, и Зимний узнал в нем очередную цель Озарения - Марию Хилл. Бредовость происходящего зашкаливала, Зимний растерялся, посмотрел вопросительно сначала на Настасью, затем на Стивена - кто-то объясните ему, что за черт происходит?.. А потом послушно поплелся к выходу, где стену собой подпирала Хилл, и, будто в замедленной съемке, потянулся к ее горлу своей металлической рукой - ну вот же она, совсем близко, один разок сжать и повернуть до хруста, пока Роджерс и рыжая зевают, и одной мешающей ГИДРЕ занозой в мире станет меньше.

Настя не вздрогнула, когда он, Виктор, посмотрел на нее и прохрипел "Зачем", даже не пошевелила пальцем в сторону Хилл, когда он, сам вроде того не осознавая, потянулся бионической рукой к ее горлу. Она удивленно моргнула и застыла на мгновение, оглянувшись, только тогда, когда Стив приложил к затылку Джеймса - или Виктора? - рукоятью своего оружия, ненадолго того отрубая. Взгляд получился очень задумчивый и очень скептический, поскольку ее раздирали смутные сомнения в правильности такого поступка. С одной стороны - да, Барнс нестабилен, а нужно скорее идти, с другой... черт, человека только что обнулили, и тут опять подвергают мучениям. Да и тащить на себе такую ношу наверняка было тяжеловато. Настя мотнула головой, вспоминая, как он сам еще недавно пустил ей разряд в шею. Чтобы не мешала и не пыталась остановить. Наверное, так было правильно. Во всяком случае, права сомневаться у Насти не было. Не в том она положении, чтобы советовать капитану, как лучше выводить команду - в сознательном состоянии или безвольными бревнышками. Умом поняла, душой - не так чтобы очень. Душа, видите ли, требовала справедливости.
- Сюда, - коротко бросила она, шагая впереди их небольшой процессии и почти переходя на бег - громкие звуки сирены и зажегшиеся красные лампочки невольно подгоняли, но, впрочем, скорость наращивать Романова и не думала. Ведь вела же, а не убегала - за ней, такой легкой и не волочащей за собой раненных, в этом случае успеть было бы нереально. Сражения если где-то и продолжались, то только не здесь - обогнув огромную площадку с живыми и мертвыми людьми, в которых сейчас уже нельзя было распознать своих и чужих, Настя, изредка оглядываясь, решила провести всех наиболее безопасным путем, который ей только был известен. Но его надо было еще найти - в общей суматохе, да еще и не зная подробного плана базы (ну была она здесь, но карту-то ей никто никогда не показывал), она вынуждена была ориентироваться на месте. К счастью, поиски выхода надолго не затянулись, и вышла их команда аж с противоположной стороны от их высадки, зато с самолетом, огромным нарисованным орлом сообщающим, дескать, он свой. Романова чуть замедлилась, а после приостановилась, предлагая помощь Хилл, и, получив тактичный, очень емкий и в принципе ожидаемый отказ, пожала плечами и забралась в самолет последней. Уставшей, как и остальные, но более-менее довольной. Пристегнулась, усевшись между Марией и Стивом, и внимательно проследила за тем, как уменьшается оставленная база, и как затем все красочно, будто в кино, рушится и взрывается. В уголке сознания снова что-то шевельнулось. Что-то очень похожее на то, что творилось внизу. Внезапно захотелось сжаться в комок, закрывая ладонями уши и пряча глаза, за столь короткое время почти успевшие стать слишком честными.
"Ну вот и все", - мелькнула дежурная мысль, и Настя устало сползла по спинке кресла ровно настолько, насколько пустил ремень. Слабо улыбнулась, заметив подающего первые признаки жизни Джеймса, и немного подалась вперед, стремясь то ли коснуться, то ли просто убедиться, что все в порядке.
Не коснулась в итоге, конечно, зато успокоилась. Почему-то захотелось как-то телепатически передать это спокойствие и Стиву - она почти кожей чувствовала всю ту ярость, злость и растерянность, которые совсем недавно испытывала сама.
- С почином меня, - подумав, сказала Настя, стремясь разбавить звенящую тишину, и добавила на очередном облегченном выдохе. - Только не говорите, что после этого меня не возьмут в этот ваш Щ.И.Т.
Атрофированное на какое-то время чувство юмора - очень своеобразное, безусловно, - постепенно возвращалось. И в ушах почти перестало звенеть.

А потом его затылок чуть не лопнул от боли, из глаз посыпались искры, и снова погас свет.
В себя Зимний опять приходил очень медленно, мучительно пытаясь сообразить, кто он, с кем он, и где находится. Воспоминания всплывали в его голове очень нехотя, да и было их как-то очень негусто. Он опять находился в кресле, но не в том, холодном и металлическом, а в теплом и мягком. Вокруг не было белых халатов и охранников, которые не сводили с него взгляда, и Пирса тоже не было, но были - Зимний узнал их, когда не без труда разлепил глаза, - Капитан Америка, Анастасия (он помнил, как рыжая звала его Виктором), и по-прежнему живая Хилл. Здесь был еще кто-то из группы зачистки ЩИТа, а еще - спасенные им же агенты, но спасения солдат, естественно, не помнил, и сейчас, все еще осознавая себя элементом ГИДРЫ, чувствовал себя находящимся в окружении врагов.
Враги почему-то не сковали ему руки наручниками, хотя судя по головной боли чем-то треснули по голове. Убийца был по-прежнему по пояс голым, каким очнулся в кресле, но кто-то зачем-то завернул его в плед и холодно ему не было.
Первое, что сделал Зимний - повел пальцами бионического протеза, проверяя, рабочий ли он, затем пошевелил рукой. Она по-прежнему, похоже, функционировала полноценно, а, значит, все хорошо и его положение не настолько плачевно, как можно было подумать. Да и вообще не плачевно.
Он заворочался в кресле, выпутываясь из пледа, и заметил, что к нему тянет руку Настя. Рыжую захотелось назвать предательницей, перебежчицей, и от прикосновения отмахнуться, однако оно, к счастью, так и не случилось, а выражение лица Зимнего было и без того растерянно-пришибленно-злым, чтоб скрывать под ним любые чувства.
Он уперся ладонями в поручни и, чуть пошатываясь, поднялся, поймав настороженный взгляд Роджерса и поясняя:
- В уборную нужно.
Зимнего не пустили одного. Капитан решил проводить, и Зимний только недовольно поджал губы. Так свободен он здесь, или нет? Адекватно и правдоподобно интерпретировать поведение Роджерса почему-то не удается. Почему он зовет его другом? Почему тогда следит за каждым шагом? Да и абсурдно это. У Зимнего нет друзей. У него нет человеческого имени, похожего на собачью кличку. Он не может быть Баки. Он всегда работал на ГИДРУ, а Роджерс ему - не друг, а цель.
Зимний поковылял в уборную, разминая ноги, на ходу проверяя, на что он сейчас способен - и, естественно, делая вид что  после кресла и злосчастного удара по затылку ему хреново. Кто бил-то, кстати? Наверное, друг Роджерс. Тело оказалось на удивление послушным и даже сильным - ушла слабость из суставов и колени не норовили подогнуться. Прояснились более-менее мысли, когда Зимний, наклонившись над мойкой, ополоснул лицо холодной водой, после мокрой ладонью разминая шею и прижимая спасительную прохладу к затылку. Он выпрямился, посмотрев на свое отражение, пригладил волосы пятерней, забрав их назад. За спиной по-прежнему маячил Роджерс. Зимний встретился с ним взглядом - совершенно равнодушным, спокойным, и шагнул в сторону - к писсуару. Вжикнула застежка-молния, солдат бросил взгляд через плечо с каким-то скупым интересом - неужто и сейчас капитан смотреть будет?
Впрочем, какая, к черту, разница. Отливать при ком-то он не стыдился, и, закончив, застегнул брюки, а после нажал на кнопку спуска. Развернулся обратно к умывальнику, ополоснул ладони.
Повернулся к Роджерсу. Полотенца были аккурат за ним, и Зимний, стоя на расстоянии каких-то тридцать сантиметров от человека, который звал себя его другом, протянул руку, сорвал одну плотную салфетку. Вытирая руки, он как-то снова спокойно, по-рыбьи безразлично смотрел капитану в глаза, зная, что собирается его убить, и совершенно не стыдясь своих намерений.
Бионический протез позволял ему бить с сверхчеловеческой силой почти не замахиваясь. Зимний солдат как-то разом выпрямился и перестал быть сутулым, а из жестов исчезла вялость. Он метил металлическим кулаком в "солнышко", но кэп отреагировал и получил по ребрам; одинаково удар был такой мощи, что немалого веса туша Стива проломила собой дверь уборной и он выкатился в коридор.
Солдат в один прыжок оказался рядом с ним, наклоняясь, собираясь ударить опять, как он уже делал когда-то. Дежавю в этот раз отчего-то только придало уверенности.