Наверное, стоило быть осторожнее. Наверное, надо было чуть придержать коней и действовать медленнее и тише. Но Бабс устала от того, как медленно ей все даётся. С каким трудом она преодолевала себя и заставляла тело делать то, чем раньше она занималась легко, без задней мысли и до того естественно, что порой сама удивлялась. Три года прошло с тех пор. Подумать только.
Но Бабс думать не хочет. Она хочет действовать. Она хочет найти рычаги давления на Чёрную Маску. И сделать это не чьими-нибудь руками, не сидя за мониторами в логове Оракула. Нет.
Она должна сделать это сама.
Дику Барбара так и сказала; тот занимался тем же, чем обычно: преследовал ее с этим грустным лицом богатого мальчика, которое она помнила так хорошо, что совсем плохо становилось. И этот голос. Черт. Нет, не надо было его слушать, надо было бежать так быстро, как только возможно. Вместо этого она стояла и с виноватым видом слушала дурацкие, но такие очевидные упреки, чувствуя себя дорвавшимся до заветной игрушки ребенком. Бабс правда скучала по этому. По этой чертовой работе, ночным патрулям, романтике крыш Готэма и Найтвингу, который не рассказывает ей о своих похождениях дома, рассматривая свои синяки и ссадины, но который действует с ней вместе, заодно. Бабс не хватало именно собственной вовлеченности в процесс.
На самом деле все было куда менее романтично и куда более обидно.
"Ты снова хочешь в коляску?" — спросил он с совершенно неподражаемым, разрывающим душу и сердце взглядом, и Барбару в жар бросило. "Мы беспокоимся о тебе, Барб. Когда ты уже поймешь". И тогда ее прорвало, пробило насквозь — она сказала что-то едкое, злое, ядовитое настолько, что ей удалось задеть даже чудо-мальчика.
Дик ответил, что оставит ее одну. Что не будет мешать.
Бэтгерл знала — это чистой воды чушь и бред. Вранье, сказанное лишь для того, чтобы ее успокоить. Тем не менее, это сработало — она почувствовала, что ее руки больше не связаны. Даже если Дик соврал, его присутствие почти совсем не ощущалось, и Бабс могла работать, не отвлекаясь на сочувствующие взгляды, двусмысленные вздохи и непрестанные попытки помочь.
Вот только это чувство собственного превосходства, к тому же мнимого весьма, подгоняло ее и заставляло действовать чересчур опрометчиво. Бабс не была осторожна, а потому очень скоро попалась. Впрочем, не раньше, чем добралась до заветной цели — в офис Чёрной Маски Бэтгерл все же успешно пробралась и ручку в желтой перчатке в секретные документы сунула. Черная бухгалтерия и прочие махинации ее интересовали мало — да, это можно использовать, подкинуть стражам закона и устроить Маске совсем немного головной боли; гораздо меньше, чем хотелось бы. Все равно ведь очень скоро все замнут, и ничего этим добиться не выйдет, в Готэме, как ни прискорбно, по-другому редко бывает. Намного интереснее, разумнее и хитрее было бы раскрыть карты перед его бизнес-партнерами и заклятыми друзьями. Бабс сама не знала, как она пришла к столь странному для себя решению проблемы. Она все еще пыталась что-то доказать, причем больше себе, чем кому-либо.
О, разумеется, все не могло быть так просто.
Примерно с этого момента начались проблемы.
Бэтгерл уже собиралась уходить, когда дорогая и весьма безвкусная, на ее взгляд, статуэтка разлетелась на мелкие кусочки над ее головой. Ноги как-то сразу стали ватными, в ушах стоял шум от выстрела — предупредительного — и неуместный, непонятно откуда взявшийся страх комом встал в горле. Она слишком хорошо помнила разговор с Диком.
Она слишком хорошо помнила, как словила пулю и расплачивалась за свою ошибку три года.
И теперь Бэтгерл вновь облажалась.